Книга Что скрывает снег - Юлия Михалева

- В борделе! - чересчур громко выкрикнул Миллер, лицо которого покрылось испариной.

Горожане, стоявшие поблизости, обернулись, и теперь с интересом ждали новых событий.

Черноконь поморщился.

- Не кричите вы так! Идемте, после все расскажете. Нынче не до того.

Взяв доктора под здоровую руку, доктор легко, как перышко, повлек его за собой с кладбища. Тайком утирая вновь выступившие слезы, Маруся засеменила следом.

***

Выйдя на похороны с Елизаветой, Романов тотчас же пожалел о своем решении. Супруга отчего-то решила, что хоронят малыша Андрея, и тотчас же заголосила, повиснув на груди инженера.

Романов был на нее очень, очень зол, но старался не показывать виду. Ласково уговаривая, он кое-как расцепил красивые пальцы, и, приняв жену под руку, присоединился к процессии.

Нахождение здесь, среди этих людей, ему совершенно претило. Инженер с великим трудом убеждал себя, что далеко не все из тех, кто вышел на похороны, столь гнусны, как он возомнил. Но обрывки бесед, доносившиеся то и дело до слуха, не позволяли уговорам возыметь действие.

- Сам-то велел все кишки покойнице вытащить, слыхали?

- Видали вдову? Ни слезинки! Похоже, не нарадуется. Ждет-не дождется, когда полицмейстера схоронят - тотчас утешится!

- Да и сам он под стать. Подати с курилен да бардаков взимал неспроста!

Романов бы охотно заткнул уши, но тогда бы пришлось отпустить всхлипывавшую и так и норовившую упасть Елизавету.

Сложно передать, сколь люто ненавидел инженер погребальные шествия! Однако упрямый рок упорно делал его их участником. Вот и нынешнее, чужое, но не последнее. Как только найдется тело ребенка, Романов снова пойдет в столь же лицемерной, лживой процессии, как хаживал уже много раз. То провожая матушку с батюшкой, погибших при крушении поезда, то - брата, накинувшего на себя удавку из-за злосчастной любви... Но самой тяжкой стала предыдущая, в которой так же, как и нынче, несли три гроба - большой и два маленьких. Жуткой ночью взрыв парового котла, спроектированного и установленного лично Романовым, оборвал жизни его первой супруги - выбранной по расчету, но все же родной и привычной, хоть и не столь прекрасной с виду, как нынешняя - и двоих близнецов...

Кое-как добрели до храма. Отстояли возмутительную, похожую на ерничество, службу, вышли на кладбище.

- Видали Ваську-от, сынка самого? В бабьем тулупе на погребенье явился, греховодник. То-то про него болтают!

- А Миллер? В борделе, говорит, давеча был. Можь, дочку-то его не покрали, а сам он ее того...а? Продал?

- Слухали вы про то, что жену-то самого бесовской ее прислужник-от и потравил? Ведаете ли, отчего?

- От того же, отчего она его ни на шаг не отпускала?..

- А полицаи-то все беглых не сыщут... Никак с ними заодно...

- А вот хто отца-то Георгия зашиб? Что за убивцы?

- Все вы тут - убийцы, подлецы и лжецы! - неожиданно для самого себя, Романов обернулся и громко обратился к толпе. - Поглядите - да среди вас нет ни одного достойного человека! Вы - сборище мерзавцев, сущий оплот зла!

Приподняв сползавшую вниз Елизавету, Романов гордо откинул голову и, выпрямив спину, отправился прочь.

XII. Искушение плоти

Едва прощание закончилось, Деникин тихо отделился от толпы и направился в сторону улицы. Однако, увы, его перемещения не оказались столь незаметными, как он мог надеяться. Не успел помощник полицмейстера сделать и десятка шагов, как за спиной послышался быстрый хруст. Его стремительно догоняли, и Деникин точно знал, кто это, даже не оборачиваясь.

- Как, вы уже уходите?

- Как видите, Ершов.

- Я полагал, что после похорон вы все же изволите, наконец, наведаться в управу...

- Я пропустил лишь день, и, полагаю, имел на то полное право. Мы хорошо поработали, Ершов, и заслужили немного покоя.

- Что именно вы зовете хорошей работой, Деникин? - осуждающе глядя, по своему обыкновению, исподлобья - издержки малого роста - вопросил Ершов.

- Думаю, все то же самое, что и его превосходительство. Вынужден с вами проститься, - холодно ответил Деникин, и продолжил прерванный путь.

Он надеялся, что Ершов наконец его оставит. Однако, слишком хорошо изучив за последнее время привычки своего сподручного, понимал, что подобное вовсе не в его характере. И верно: скрип за спиной раздался снова.

- Деникин, вы вмиг раскрыли отравление госпожи Софийской, и я, признаюсь, восхищен вашей проницательностью...

- Благодарю, Ершов, но мне пора.

- Однако, достигнув успеха в одном деле, мы не должны забывать о других. Долг не велит отбрасывать весомые обстоятельства только лишь оттого, что они нарушают вашу версию. Мы упускаем важные улики, - из книг Осецкого Ершов почерпнул немало неприятных слуху терминов. - Как же ранение архитектора? Вы думаете, он тоже стал жертвой беглых, но отчего-то столь упорно об этом молчит? Нет, если бы вышло так, он бы немедленно оповестил весь город - как делает наш учитель, нимало не стесняясь. А мы до сей поры так и не наведались в дом Миллера, хотя это же ваша собственная беззаконная идея!

Деникин отмахнулся и вновь вознамерился идти, однако Ершов здоровой рукой цепко ухватился за рукав.

- Постойте! Как же общность ран? Господина архитектора, нашего покойного полицмейстера и госпожи Вагнер? Как же, наконец, та деятельность капитана, которую он скрывал, и о которой горожане могли проведать? Отчего вы более не желаете задумываться ни о чем?

- Оттого, что все предельно ясно, Ершов... Всем, кроме вас. Вы же настолько увлеклись игрой в сыскаря, что теперь видите те обстоятельства, которых нет. Жизнь, между тем, куда более простая штука, нежели вам представляется...

- Однако, Деникин, нянька может быть виновна совсем не в той степени, что вы утверждаете. А если так - ее повесят напрасно! - Ершов, очевидно, использовал последний аргумент.

- Вас так волнует участь ссыльной убийцы, что вы готовы из чистой сентиментальности обрушить все наше дело? - удивился Деникин.

Ершов собрался было ответить - и, судя по выражению его лица, нечто вновь оскорбительное для собеседника - однако сдержался. Воспользовавшись паузой, Деникин двинулся своей дорогой, заметно ускорившись.

***

Для начала помощник полицмейстера намеревался заглянуть домой - в свою отдельную половину, которую арендовал у колбасника в беспокойном районе пристани.

Не лучший выбор: этот квартал, наполненный всевозможными суетными звуками, не стихал и зимой. С приходом весны о тишине и вовсе приходилось забыть. Едва лед вскрывался, как к берегу начинали ежечасно причаливать то китайские посудины с загнутыми носами, то купеческие лодки. Порой заходили внушительные военные баркасы и большие суда, привозившие почту, редкие здесь товары да новых горожан - и увозившие старых, отчаявшихся. Прямо на пристани, тем временем, шла бойкая торговля.